Писатель, исследователь z-пропаганды, автор романа «Мышь» и телеграм-каналов «На zzzzzападном фронте без перемен» и «Запасаемся попкорном» Иван Филиппов в программе «Вдох-выдох» на канале «Ходорковский Live» рассказал Ренату Давлетгильдееву о том, как работает волонтерская пропаганда, почему российское кино сейчас не занимается пропагандой и почему в его романе съедают Маргариту Симоньян.
«Z-пространство стало значительно более осторожным»
— Я давно подписан на ваш канал «На zzzzzападном фронте без перемен». И чем дольше его читаю, тем больше склоняюсь к мысли, что, несмотря на то, что принято демонизировать и наделять властью пропагандистов, на самом деле пропаганда не так уж и сильна. Скорее, даже слаба. И как будто бы она делится на две принципиально разные категории: одни просто тупо врут за деньги, а другие, более идейные, пытаются эту идею продвигать, но регулярно разочаровываются из-за того, что власть их веру в государство и его стройную стратегию подрывает. Она такая, пропаганда? Какая она сегодня?
— С тем, что она делится на несколько частей, я, безусловно, согласен, вы правы. Есть государственная пропаганда, есть главные рупоры этой пропаганды, мы все их знаем, это Владимир Соловьев, Маргарита Симоньян, это множество людей поменьше, Гаспарян, Мардан, Витязева. Это люди, которые работают за зарплату, которые зарабатывают на пропаганде огромные деньги и мы, я думаю, не можем даже предполагать, верят они в это или нет. Честно говоря, я подозреваю, что не верят.
А есть, назовем ее так, волонтерская пропаганда. Есть вот это z-сообщество, z-пространство, которое начало формироваться, наверное, где-то году в 2014-м, но, так сказать, вошло в эру взрывного роста с началом войны. И сейчас за три года выросло уже до масштабов такой самостоятельной медийной экосистемы. Вот там действительно есть люди, которые делают за идею, люди, которые делают за деньги, но при этом за деньги, которые они сами зарабатывают, не за зарплату, которую они получают каждый месяц. И да, у них бывают кризисы жанра, они, в общем, гораздо более живые, их, скажем так, взгляды не то чтобы более подвижны, но они способны к изменению. И да, у них бывают моменты рефлексии, у них бывают какие-то сомнения.
Хотя, честно говоря, по моим собственным ощущениям и наблюдениям попытки рефлексии некоторое время назад закончились и сейчас это такая форма самоубеждения. Потому что очень много авторов, которые являются вполне себе вменяемыми очевидно людьми — находящимися от нас с вами по другую сторону баррикад, несомненно, но при этом как бы вменяемыми в медицинском смысле — последние, наверное, пару лет они с завидным постоянством повторяют на разные лады мантру, что царь хороший, а бояре плохие. Я подозреваю, что делают они это, чтобы не сделать свой главный вывод: что проблема, в общем, не в боярах.
— Я прочитал пост сегодня совсем свеженький, z-автор Анатолий Радов прямо пишет, что последнюю неделю околовоенным авторам строго велено писать только о славных победах. А автор канала «Тупичок дизайнера» мысль Радова элегантно дополняет: «гайки закручивают, нюансов с мест больше не будет. Такая ситуация на данный момент. Надеюсь на понимание». Вот это некое новое настроение, которое соответствует сегодняшнему дню, или это редкие какие-то всполохи?
— Нет, это как раз, скорее, продолжение общей тенденции, которая появилось года, наверное, полтора назад. Помните, когда был пик медийной популярности и востребованности Пригожина, все эти знаменитые интервью, его знаменитые видео, которые он записывал, вот это был, пожалуй, зенит z-пространства. Тогда все писали более-менее то, что хотели и думали. Потом случился мятеж, потом Пригожин погиб, потом арестовали Стрелкова. И с тех пор z-пространство, которое было как бы такой вольницей в каком-то смысле, скажем так, стало значительно более осторожным. И периодически это происходит волнами. Вот я про это разговариваю с другими людьми, которые изучают z-пространство, и не до конца понятно каждый раз, с чем это связано. Но периодически гайки отпускают, а иногда, наоборот, сильно прикручивают. По опыту, пожалуй, прикручивают тогда, когда есть какие-то операции военные и ты видишь, что например, на каком-то участке фронта вдруг повисла тишина. Там, значит, что-то происходит, наверное, будет какая-то новость. Иногда они сами про это пишут.
С чем связано сейчас прикручивание гаек, о котором писал z-автор, не знаю. Может быть, это министр обороны новый, который сказал, что его это раздражает. Это тоже может быть. Может быть, вызывает раздражение у Генштаба и Министерства обороны то, что стало очень много текстов о том, что харьковское наступление захлебнулось, увязло и зашло в тупик. Тоже может быть.
— Как раз хотел спросить о смене пропагандистской риторики в связи со сменой руководителя Минобороны. Что-то принципиально поменялось? Вообще отношение анализируемых вами авторов к Белоусову и их отношение к Шойгу — это как бы разные полюса?
— Конечно, это разные плюса. Когда Шойгу отправили в отставку, главной темой у околовоенных и военных z-каналов был вопрос: а почему его отправили на повышение в Совбез, а не на лесоповал в Сибирь и не в «Шторм z»? Потому что Шойгу они все дружно ненавидят. Его не ненавидят прикормленные каналы, которые находятся в той или иной степени на обеспечении Министерства обороны, но вот, что называется, независимые критические провоенные авторы его искренне не любят, считают, что он виноват во всех многочисленных бедах российской армии.
С появлением Белоусова были связаны огромные надежды, надежды на изменения в Министерстве обороны, надежды на то, что будут решены бесконечные проблемы, о которых пишут z-авторы, и огромная надежда на правду, на то, что изменится информационная политика Министерства обороны. Вот прошло несколько недель. Настроения сильно изменились. И очень-очень многим z-авторам уже, в общем, довольно очевидно, что никаких изменений в повестке, и в интонации, и в степени правдивости того, что выдает в мир Министерство обороны, не будет.
«Нет более традиционной ценности для z-сообщества, чем ядерный жабогадюкинг»
— У меня есть регулярный собеседник в программе «Навигатор» Дмитрий Быков, вот он уже достаточно давно повторяет такую мантру, что пропагандисты вот-вот начнут грызть друг друга. Что если начнется смена элит, простите, то она начнется с жабогадюкинга, что они обязательно начнут друг друга поедать. Начнут? Поедают? Или они как-то монолитны?
— Поедают. Нет более традиционной ценности для z-сообщества, чем качественный такой, ядерный жабогадюкинг. И причем они поедают иногда прямо в буквальном смысле слова. Вот знаменитая история, она уникальная, она трагичная и, в общем, это такой классический пример. Два штатных пропагандиста Гаспарян и Витязева затравили z-автора Андрея Морозова, который по итогам травли покончил с собой, написав по этому поводу огромных несколько постов. Знаете, это было прямо довольно странно за этим наблюдать — появляются посты, последний из которых о том, что человек застрелился, это была отложенная публикация.
Так что нет, это абсолютно не монолитное пространство. Это чудовищно фрагментированное пространство даже внутри. Вот если мы возьмем только военные каналы. Даже внутри военных каналов есть очень существенное разделение. Есть неонацики и те, кто к ним примыкает, есть «Ахмат», есть обыкновенные военные, там, десантники, кто-нибудь еще. Имеется в виду аффилиации каналов, кому они больше симпатизируют, откуда они берут деньги, например, или что-то еще. Нет, оно чудовищно фрагментированное.
Я совершенно согласен с Дмитрием Львовичем, несомненно, они будут друг друга есть. Но мне кажется, что он имеет в виду больших пропагандистов. Потому что интересно, конечно, посмотреть на Симоньян и Соловьева, которые в прыжке переобуваются. Пропагандисты поменьше, кого я изучаю и кто мне интересен, их, я думаю, не очень интересно есть, поскольку у них нету веса за пределами того медийного пространства, в котором они существуют.
— А как те люди, которых вы исследуете, относятся к звездам пропаганды, к тем же самым Симоньян, Соловьеву? Они же наверняка должны их недолюбливать, но публично, наверное, как будто бы неприлично это высказывать? Какое отношение?
— Давайте опять-таки возьмем сегмент людей, которые все время пишут про войну. Те, кто или сам воюет, или находится в непосредственной близости к фронту или в ближнем тылу, или занимается волонтерством. У них Владимир Соловьев — это абсолютный демон, они его терпеть не могут. Они про это честно пишут, они его искренне на самом деле ненавидят. И не только за то, что он позволяет себе говорить, не только за то, как он их бесконечно оскорбляет — а он их оскорбляет — но и за то, что по z-пространству второй год ходит слух о том, что Владимир Рудольфович хочет отжать все сборы на фронт себе в свой фонд. И, соответственно, люди, которые собирают деньги самостоятельно, этому радоваться не могут.
Симоньян появляется в этом пространстве спорадически, когда она говорит какую-нибудь глупость и эту глупость z-авторы тоже с удовольствием обсуждают. Вот эта история про ядерный взрыв над Сибирью, ее они с радостью, например, обсуждали, довольно давно уже было. Типа вот эта дурочка пизданула, давайте сейчас мы это пообсуждаем.
«Маргариту Симоньян съедают, но это происходит за кадром»
— Симоньян это, наверное, такой особый отдельный объект ваших исследований. Я сейчас плавно перйду к вашему роману «Мышь», одному из важных документов новой литературной эпохи, потому что там вы исследуете вирус войны и так далее. И там Симоньян откусывают голову?
— Вы немножко перепутали, не откусывают, а отгрызают голову Владимиру Путину. Губернатор Тамбовской области это делает, который оказался президенту не товарищем. А Маргариту Симоньян съедают, но это происходит за кадром. То есть мы ее оставляем в тот момент, когда уже как бы абсолютно понятно, что ее съедят, поскольку она для оставшегося сотрудника Russia Today, выжившего, является источником ценного белка. Но непосредственно как бы это событие в книжке не описано.
Там есть зато история про Владимира Соловьева, которая мне на самом деле кажется, простите, более удачной, потому что в ней есть такая как бы важная для меня вещь про него. Вот если говорить про какие-то человеческие качества Владимира Соловьева, то его главное человеческое качество — он универсальный приспособленец. Вот фишка и движок сцены в том, что в Москве происходит зомби-апокалипсис и Владимир Рудольфович Соловьев задается вопросом: может быть, я с ними тоже договорюсь, может, им тоже пропагандисты нужны? Вот это мне кажется как бы более важным даже, чем финал этой конкретной сцены.
— Ну да любовь и удивительное умение Владимира Рудольфовича сидеть на всех стульях мира сразу. А вам прилетело за вот такие сцены с ведущими российскими пропагандистами, влиятельными довольно-таки людьми?
— Нет, пока не прилетело, но я думаю, что это связано с очень простым обстоятельством: просто пока еще никто не прочитал. У меня есть пока что реакция z-каналов, которые реагируют на промоматериалы. А дальше происходит довольно закономерная вещь: промоматериалы концентрируются на самом вызывающем внимание публики, то есть, например, на Маргарите Симоньян, Соловьеве или Путине. Но роман-то не про это, книжка-то не про это.
Вот недавно одна мелкая, очень глупая z-авторка написала, что это роман-месть, в котором уехавший автор уничтожает Москву. Я как бы понимаю: наверное, со стороны, если ты знаешь про роман только про сцены с Симоньян, Соловьевым и Путиным, наверное, так может показаться. Но они все суммарно занимают примерно полторы страницы, а роман совсем про другое. Роман, конечно, не месть и, конечно, не про жажду возмездия и убийства, а, все-таки, наоборот, про веру в лучшее в людях, несмотря на обстоятельства.
«Нету никакой поддержки войны в обществе»
— Я написал перед нашей беседой Георгию Урушадзе, издателю вашего романа и основателю издательства Freedom Letters, и он мне ответил, что «Мышь» — самый добрый триллер в мире, потому что там побеждает любовь, автор понял, что российскому читателю нужна именно любовь, а не война. А действительно российский читатель еще может про любовь читать? То есть вот этому вирусу войны, которым пытается пропаганда заразить нас два с половиной года, мы как бы нашли антидот? Любовь все равно сильнее, чем вот эта тотальная победившая ненависть?
— Мне бы очень хотелось ответить, что да. Но, наверное, все-таки правильный ответ будет не про любовь, правильный ответ будет про… ну, можно по-разному это назвать, можно назвать это равнодушием, можно назвать это внутренней эмиграцией, можно назвать это попыткой сохранить себя в чудовищных условиях объявленной твоей страной войны.
Но это вещь, которую я говорю последний год. Я хожу буквально с канала на канал, меня об этом регулярно спрашивают, об уровне поддержки войны в обществе. Нету никакой поддержки войны в обществе, есть очень-очень громкое меньшинство провоенное, такая настоящая партия войны. Год назад я говорил, что их 7%, сейчас, наверное, скажу, что их 5-6%, потому что их становится меньше. Есть точно такая же очень активная, идейная, сознательная антивоенная партия, допустим, их 12-15%. А все остальные делают вид, что войны нет. Это не победившая любовь. Это победившее, скорее, равнодушие.
В моих словах нету никакой оценки этим людям. Во-первых, не мне давать оценки, во-вторых, мы все очень хорошо, мне кажется, понимаем, что не только каждая жизнь уникальна, но и каждый набор обстоятельств уникален и среди этих людей очень много тех, кто просто не имеет возможности [высказаться]. Тоталитарное государство, репрессивные законы, полностью зачищенное медийное поле, стукачество, доносы. Оценивать людей, которые не говорят о войне, это последнее дело.
Вот я произнес этот длинный монолог, но при этом в то, что любовь победит, и в то, что она способна победить, и в то, что в нашей стране среди моих сограждан огромное количество людей, которые в это верят — да, я верю, да, я в этом не сомневаюсь ни единой секунды. И с момента, когда «Мышь» в конце прошлого года вышла, я получаю, наверное уже можно сказать, тысячи сообщений от людей, которые ее прочитали, которые пишут о том, как их это поддержало, какое они нашли утешение в финале, как они плакали о невозможности финала или, наоборот, как они плакали в надежде, что такой финал возможен. Не будем его спойлерить, но просто отметим, что с финалом что-то связано. И сейчас Георгий сумел, соблюдая все законы Российской Федерации, выставить «Мышь» на Озоне. Он вам рассказал, что там происходит?
— Ну я послеживаю за его постами в фейсбуке, насколько я понял, там прямо раскупают тиражи?
— Да, с «Мышью» происходит следующая вещь: первый тираж продали за 10 минут, второй тираж продали за полчаса, третий тираж, уже очень большой, продали примерно за день, чуть меньше дня. Сейчас, значит, будет следующий и они как бы улетают моментально (четвертый тираж продали за час. — «Полигон медиа»). То есть у меня уже бэклог сообщений: скажите, пожалуйста, когда будет «Мышь», мы никак не успеваем купить.
Мне это очень приятно. Но мне приятно не только потому, что писателю важнее всего, что его роман прочитали. Как, помните, в «Мастере и Маргарите», это же самое важное, что может услышать в принципе писатель. Но и потому, что я в этом вижу какие-то поводы для оптимизма. Вот эти бесконечные разговоры про оставшихся и уехавших, про российское общество… Вот оно — российское общество. Вот у него единое пространство. Пусть, назовем его культурным пространством. Мы все в разных частях света и в России тоже читаем какие-то одинаковые книжки, например, читаем мою «Мышь», мне это очень приятно, смотрим какие-то новости, читаем какие-то важные расследования и мы все вне зависимости от географии выступаем против войны, против режима Путина. Ну как бы это очень-очень важно, что есть огромное количество этих людей внутри моей родной страны, которые со мной абсолютно одной группы крови и которые так же, как и я, выступают против войны. И видеть этому такие осязаемые доказательства это и приятно и, повторюсь, важно.
— Я дико радуюсь, когда вижу фотографию Ройзмана и у него в руках роман «Мышь», то есть мы понимаем, что роман физически довезли до Ройзмана, до Екатеринбурга, и что в Екатеринбурге есть люди, которые могут этот роман почитать. Когда я узнаю про вот эту партизанщину с «Озона», это же тоже очень классно, то есть российская власть пытается запрещать книги и все равно книги доходит до читателей, это очень круто. И получается, что в принципе эта партизанщина работает, можно не опускать руки и просто придумывать какие-то новые выходы на человека в России, потому что человек в России все равно до конца не одурманен. Так выходит?
— Конечно. Ну, во-первых, у нас же с вами есть в нашей недавней относительной истории примеры того, как это работало. Это работало и в Советском Союзе. Поэтому, конечно, сейчас с интернетом и со всеми средствами доставки это происходит. Ну как бы российская власть что-нибудь запрещает, мы придумываем, как это можно обойти.
Тут важно все-таки отметить, что «Мышь» пока никто не запрещал, повторюсь, потому что пока, мне кажется, ее никто из, так сказать, z-пропаганды просто всерьез не читал. Потому что по всему, что я видел написанного в z-каналах про «Мышь», это все, повторюсь, основано на каких-то фрагментах. А про что роман и чем он заканчивается, и как он развивается, они не знают, потому что не читали.
— Ну я думаю, что даже если прочитают и напишут еще более злобные или менее злобные комментарии, в любом случае тут начнет работать уже эффект Барбры Стрейзанд. Так что пусть читают и пусть добавляют вам охватов.
— Конечно. И мы с Георгием цитату из одного из z-каналов поместили на обложку второго издания «Мыши», там есть цитаты из канала «Культурный фронт z».
— А что пишут?
— Ругают нас с Георгием, что злодеи мы, предатели. Я знаю, что для огромного количества людей это повод обратить внимание на книжку.
«Пропаганда — мутировавший сторителлинг»
— Еще к одному вашему телеграм-каналу перейдем, который называется «Запасаемся попкорном». Он менее политизированный, вы просто пишете про сериалы. А вообще сериалы как сочетаются с обзорами пропаганды, как это уживается?
— Ну это же обратная история, у меня этот канал много-много лет и он довольно известный, и канал, и подкаст, и я, в общем, всем относительно известен был именно как человек, который рассказывает про сериалы на всех доступных ему платформах. Потому что я люблю современные качественные сериалы, смотрю их много, люблю про них рассказывать.
Но вопрос ваш правильный, потому что сериалы на самом деле очень хорошо сочетаются с пропагандой. Пропаганда рассказывает людям истории. Это плохие истории, это ядовитые, токсичные истории. Но тем не менее это истории. С внутренней драматургией, которые подчиняются определенным законам жанра, которые рассказывают люди особым образом и в этом смысле это такое же как бы повествование, как и сериал. И в этом смысле можно смотреть — я отчасти, наверное, на это так и смотрю — на исследования пропаганды как на такую как бы форму мутировавшего сторителлинга, который, в отличие от сериалов, приносящих радость, катарсис или что-нибудь еще, приносит горе зло и разрушение. Но анализировать их более-менее можно, используя одни и те же инструменты в том числе.
— Я вот пролистал ваш канал и там не очень много анализа российского сериального продукта, почему?
— Ну сейчас за последние два года было буквально, наверное, штук пять российских сериалов, которые мне по-настоящему показались интересными. Некоторые мне показались интересными, потому что они хорошие. А парочка мне показалась интересными, потому что это были как раз пропагандистские сериалы. Первый сериал о войне, такой, знаете, чудовищно убогий ремейк «Бесов» Достоевского, помещенный в современную Россию, о том, как негоже молодежи бунтовать и отстаивать свои права, а нужно, значит, провести жизнь на коленях. Такие тоже есть. Их мало, на самом деле, пропаганды в качественном кино и сериалах практически нету, их там прямо единичные какие-то штуки. Но встречаются. И при этом одновременно было несколько очень хороших, очень удачных российских сериалов, про которые я написал, которые мне показались важными.
Мне кажется, про «Слово пацана» все уже на самом деле поговорили такое количество раз, что уже даже у людей, которым он понравился, уже сил больше про него нет слушать. А я тогда назову другой пример, замечательный совершенно сериал «Кибердеревня», который хорош, знаете, чем? Вот это на самом деле совершенно уникальная вещь. Он очень простой по истории, по героям, по шуткам. Но он представляет зрителю мир такого общего постсоветского пространства, в котором нету зла, в котором есть общая эстетика, общие какие-то бытовые вещи, которые мы все очень хорошо знаем, которые адаптированы к миру XXIII cтолетия и как бы охватывают всю Cолнечную систему и являются при этом суперузнаваемыми для любого человека из натурально любой страны даже не постсоветского пространства, а в принципе Восточной Европы.
Вот мы привыкли к тому, что слова «русский мир» используются пропагандой с одним значением, для нас русский мир — это развалины Марьинки, или Мариуполя, или Бахмута или других уничтоженных мирных украинских городов. А вот этот сериал представляет не русский мир, а такой как бы нашенский мир, в котором все удивительно узнаваемо, но при этом в нем нет идеологии, он не отравлен этими ужасными мыслями об исключительности, он не отравлен ужасной пропагандистской ересью, а, наоборот, он очень такой свежий, интересный. И, кроме всего прочего, в этом сериале еще есть совершенно прекрасный — кажется, это шестая серия — пожалуй, лучший образец сатиры в российских сериалах за последние десятилетия.
«Такого количества денег, которые есть сейчас в кино и сериальной индустрии, не было никогда в истории»
— Перед тем, как началась война, был бум, взрыв этой индустрии в России. Снималась куча классного высококачественного продукта, появлялись новые онлайн-платформы, очень высококонкурентный рынок, а потом такое ощущение, что все это как будто бы после февраля 2022 года начало схлопываться. Можно ли сказать, что этот бум сериальный в России сейчас каким-то образом вместе с войной пришел к развалу этого рынка? Или нет?
— Нет, совсем нет. Наоборот, сейчас этот бум еще более масштабный, потому что такого количества денег, которые есть сейчас в кино и сериальной индустрии, не было просто никогда в истории. Это деньги абсолютно колоссальные. В прошлом году было 30 млрд через Фонд кино, Институт развития интернета и Минкульт. В этом году больше, причем, сильно больше. И сериалов снимается немыслимое количество.
Но вы правы вот в чем. Накануне войны у людей, которые занимаются созданием сериалов, у сценаристов, режиссеров, продюсеров, было ощущение того, что сейчас можно встроиться в мировую сериальную отрасль. Появился первый русский Netflix, готовился второй русский Netflix, совершенно конкретные планы на русские сериалы были у платформы Apple TV+. Помните, Александр Ефимович Роднянский, который заключил first-look deal (сделка с правом первого выбора. — «Полигон медиа»), это были как раз сериалы в том числе и на русском языке. И была огромная надежда у очень многих, я бы сказал, у десятков российских продюсеров, что они смогут делать сериалы, которые будут востребованы во всем мире. Потому что по качеству они давно уже это делать научились. Мы знаем пример «Эпидемии», которая вышла на Netflix, но если взять такой менее очевидный, может быть, пример — жанровый сериал Данилы Козловского «Карамора». Это пример русского сериала, в котором, если ты в начале поменяешь титры и поставишь HBO Max, то он зайдет, как дети в школу, ни один зритель не отличит. Просто потому, что качество исполнения уже такое очень хорошее.
И вот на этом всем крест, конечно, война поставила. И не только потому, что санкции, а потому, что те сериалы, которые могли преодолевать границы и могли быть востребованными за пределами России, рассказывали о настоящей стране, рассказывали о настоящих проблемах, о всех вещах, которые интересуют на самом деле и авторов независимой прессы, и зрителей качественных сериалов. Потому что все качественные сериалы, вот все настоящие, крутые, создающие мегарейтинги и становящиеся культурными событиями, это чаще всего драмы, которые исследуют какие-то очень острые проблемы. А сейчас острые проблемы исследовать нельзя.
Накануне войны, в последние пару лет появлялись очень острые, очень неожиданные сериалы. Я помню несколько жанровых сериалов, в которых были очень неожиданно, я бы сказал, нехарактерно острые, даже не сатирические, а полемические и публицистические высказывания. А сейчас нельзя. Сейчас ты можешь делать либо чистое развлечение, либо пропаганду. Но я прямо не вижу, чтобы ее кто-то делал. Все зарабатывают деньги на развлечениях, на чем-то, что не имеет отношения к реальной жизни, а, скорее, ставит своей задачей исключительно развлечение зрителя.
— А почему у пропаганды не получается играть вот на этом поле и сериальной продукции, и больших художественных фильмов? Все, что бы они ни делали именно с пропагандистским этим своим уклоном — все обречено на кассовый провал. Или я утрирую?
— Нет, не утрируете. Вы абсолютно правы. У этого есть очень простой ответ. Если вас круглые сутки совершенно бесплатно кормят пропагандой буквально из каждого утюга и холодильника, ну за каким лешим вам тратить три часа своего времени и свои собственные деньги на то, чтобы то же самое услышать с киноэкрана? В чем здесь логика? Это даже не вопрос идеологии, это не вопрос, может быть, убеждений или нравственных качеств, это просто вопрос того, что люди ищут развлечения и эскейперского развлечения. А индустрия в ответ…
Во-первых, индустрия сейчас имеет возможность зарабатывать колоссальные деньги. Ты зарабатываешь колоссальные деньги на сказках, на фэнтези, на фантастике, на всем, что увлекает, отвлекает и развлекает. На войне ты не зарабатываешь, на войне ты теряешь. А еще заодно тебе твои коллеги по индустрии будут в спину плевать, ну тебе оно надо? Вот просто задумайтесь об этом. У тебя момент, когда буквально воткешь палку, она вырастет в денежное дерево. Зачем в этой ситуации тебе идти туда, где ты никогда ничего не заработаешь и потеряешь репутацию? А еще и закроешь себе карьерные, так сказать, обстоятельства навсегда, потому что, несмотря на санкции, несмотря на войну, все равно возможности делать карьеру за границей, возможности фильмом относительно недалеко, может быть, но путешествовать, возможности актерам сниматься, возможности режиссерам где-то подрабатывать, они есть. И вот это закрыть ради чего? Ради того, чтобы получить какую-нибудь грамоту от какого-нибудь министра, но при этом убить себе репутацию и потерять деньги? Зачем?
— Ну, может быть, они рассчитывают, наоборот, на какие-то невероятные золотые горы. Я сейчас вспомнил грустное очень интервью, которое давал один из создателей одного из самых громких пропагандистских полнометражных художественных провалов прошлого года «Свидетель», где он констатировал: да, наш фильм никто не посмотрел, почему-то зритель не хочет вообще потреблять подобный контент. А потом я вспомнил, что этот фильм за весь прокат заработал меньше, чем «Мастер и Маргарита» зарабатывал за час в какой-то момент. Это очень показательные цифры, которые заставили меня поверить, что зритель ногами все равно проголосует. И была еще мысль Быкова, что очереди за Надеждина и очереди в кинотеатр на «Мастера и Маргариту» — это все очереди адекватности против навязывания военной повестки.
— Можно и так на это посмотреть. Но военная повестка в кино точно не востребована. Можете быть в этом абсолютно уверены.
— И пропагандисты очень расстраиваются, что зритель не идет на кино, зритель не покупают книги, что z-авторов и z-поэтов тоже не читают и они как будто бы существуют вот только как бы для себя. Что государственная поддержка есть, а зрительской поддержки нет.
— Нет ни зрительской поддержки, ни читательской поддержки, нет никаких огромных успехов. У них была иллюзия, что вот сейчас все уедут и наступит их время. Их время, если мы говорим про кино в смысле заработка — ну да, наверное, наступило. Сейчас вот я сказал про крупных, а есть же еще отдельная категория, есть режиссеры, которых никогда в жизни не пускали в большое кино, которые снимали какие-то там сериалы дневного эфира. И они сейчас подаются на вот эти питчинги не мейджеров и выигрывают огромные гранты от Минкульта, и, наверное, что-нибудь снимут. Это будет какое-нибудь пропагандистское кино, которое умрет в прокате, но — это же очень важный момент — они-то денег заработают. Просто есть два типа зарабатывания денег в кино: заработок с успеха или заработок с бюджета. Вот они с успеха не заработают, но с бюджета им никто не помешает заработать, а репутации у них нет и не было. Поэтому, в общем, чего им терять?
А так, да, конечно, никакой z-культуры не появилось. Не появилось z-музыки, не появилось z-литературы. Там появляется периодически кто-нибудь, условный Туленков, бывший зек, который написал про шторм z, но, во-первых, это не то чтобы какой-то большой хит, во-вторых, это очень тяжело читать, потому что тяжелая графомания. А в-третьих, потом Туленков начал раздавать интервью и посрался со всем, кажется, z-пространством целиком, с каждым по какому-то своему собственному поводу. И на этом, наверное, успехи заканчиваются.
Суперпопулярная книга Захара Прилепина, которая сейчас вышла, она не про войну. Поэтому, с одной стороны, как бы Прилепин, а с другой стороны, это не военная тематика. Там, кроме посвящения, кажется, нет ничего напрямую связанного с войной. Вот нет, не получается. Потому что таланта не хватает. Но главное — вот эта мысль о том, что сейчас мы выгоним Быкова, Глуховского, Акунина, объявим их террористами, присобачим уголовные дела и у нас сразу расцветет тысяча z-цветов фронтовой прозы, это какая-то чудовищно наивная мысль. Потому что нет никаких даже отдаленных признаков того, что зритель, читатель или слушатель хочет это смотреть, читать или слушать.
